В этом году «Кифа» вместе со всем Преображенским братством будет размышлять о том, что такое «дружеский круг». О том, почему это важно, может быть, стоит сказать словами К.С. Льюиса:
«В старину дружбу считали самой полной и счастливой из человеческих связей. Нынешний мир её лишен. Дружба для нас - развлечение, почти ненужная роскошь... Без влюблённости никто бы из нас не родился, без привязанности – не вырос, без дружбы можно и вырасти, и прожить. Вид наш с биологической точки зрения в ней не нуждается. Общество ей даже враждебно. Заметьте, как не любит её начальство. Директору школы, командиру полка, капитану корабля становится не по себе, когда кого-нибудь из их подчинённых свяжет крепкая дружба.
...Мне скажут, что дружба очень нужна обществу. Великие религии начинались в узком кругу друзей. Математика возникла, когда несколько друзей в Греции стали беседовать о числах, линиях и углах. Королевское общество было маленькой группой джентльменов, собиравшихся в свободное время потолковать о никому, кроме них, не интересных вещах. Возрождение, Реформация, борьба против рабства, коммунизм, методизм начались, в сущности, так же.
Значит, дружба пользу приносит. Но почти каждый читатель что-то одобрит из моего списка, что-то осудит. В лучшем случае список этот показывает, что дружба может приносить обществу и пользу, и вред. Да и помогает она обществу не выжить, а "жить хорошо", как называл это Аристотель. Несколько друзей, отвернувшихся от мира, преобразуют мир. Математика Египта и Вавилона служила обществу, земледелию, астрологии. Но для нас гораздо важнее математика греческая, которой занимались на досуге несколько друзей.
Дружба бесполезна и не нужна, как философия, как искусство, как тварный мир, который Бог не обязан был творить. Она не нужна жизни; она – из тех вещей, без которых не нужна жизнь».
Правды ради нужно сказать, что не менее выразительно Льюис рассказал и о том, чем дружба может быть опасна. Но об этом мы поговорим в другой раз...
А сегодня наш рассказ – о дружеском круге «лианозовцев»
Видеть и различать
Лианозовская школа возникла в конце 1950-х годов в подмосковном посёлке. «Школа» – это, конечно, условное название. Просто вокруг поэта и художника Евгения Леонидовича Кропивницкого сложился дружественный круг, куда входили поэты Генрих Сапгир, Всеволод Некрасов, Игорь Холин, Ян Сатуновский, а также художники Оскар Рабин, Николай Вечтомов, Лидия Мастеркова, Владимир Немухин и некоторые другие. Как писал позже Всеволод Некрасов, «была и не группа, не манифест, а дело житейское, конкретное. Хоть и объединяло авторов в конечном счёте в чём-то сходных».
В массовом сознании сторонников инновационного искусства нередко приравнивают к атеистам. Однако русский поставангард показал определённую чувствительность к духовным вопросам. Да, лианозовцы не оказались в церковной ограде, но время от времени бросали в её сторону взгляды – то вопрошающие, то беспокойные. Они боялись нового идеологического диктата. И в то же время чувствовали, что творчество не ограничивается одними горизонтальными интуициями.
Это видно, например, по стихам Игоря Холина, который по праву считается главным творцом «барачного» мифа. Его миниатюры, фиксирующие будни простого советского человека, звучат сегодня как своевременные реплики в нудных ностальгических разговорах о дешёвой колбасе и счастливом прошлом. Любимая холинская фигура поведения – самоумаление – истинно евангельская. Он отказался от лирического «Я», от позы пророка («Граждане, послушайте меня!» Е. Евтушенко) и устремился туда, где грязь, боль, нищета. В этом решении был духовный выбор:
Чем ниже опускаюсь я
Тем ближе к Богу.
Холинские стихи ставят человека перед глухой стеной, перед ужасным миром, за которым мир иной, обетованный и прекрасный, человечески простой не сквозит. Они порождают (и будут порождать, поскольку многие черты советской жизни имеют печальное свойство воспроизводиться) в человеке вопрос о выходе, то есть о спасении. В этом смысле холинские тексты имеют отчётливый миссионерский характер. Каким-то краем сознания Холин это понимал. Думается, совсем не случайно у него встречаются русифицированный фрагмент молитвы «Отче наш», поэма «Бог», стихи, вроде «свет / свет / свет / свет / свет / свет / свят».
Не случайно и то, что одной из основных черт «барачной жизни» остается у Холина отсутствие света:
Пролетело лето,
наступила осень.
Нет в бараке света.
Спать ложимся в восемь.
Пролетела осень,
наступило лето.
Спать ложимся в восемь, –
нет в бараке света.
Экзистенциальная сгущенность тьмы не даёт читателю даже задаться вопросом: почему в долгие летние дни света по-прежнему не хватает.
К библейским темам и текстам обращался и Генрих Сапгир. Его «Псалмы» прозвучали очень необычно. Обратившись к Псалтири во вполне атеистическое, пропитанное духом комиссаров в пыльных шлемах время, Сапгир недвусмысленно заявил о важности для судьбы культуры религиозной традиции. Не юродствуя, не издеваясь над библейскими персонажами, он ввёл псалмодические распевы через эти «А-О- А-О-А-О-И» и «О нори – нора руоло!» в современный речевой стих. Актуализируя библейские истины, он приблизил древние писания к современности, например, прочитал псалом 57 в контексте травли Пастернака:
3. Заклинаю вас
вашими актами
протоколами
заклинаю вас
невесёлыми
фактами
заклинаю вас
неурожаями
заклинаю вас
уважаемый
вашей серой
карьерой
................
6. Это всё глубоко наболевшее
и простое как доктор Живаго
Листья есть
птицы есть –
небо есть –
и воистину есть
Судия всего живаго.
Сапгир воспринял и пропустил через себя многие сюжеты и мотивы Псалмопевца, оставшись при этом в жёстких рамках монотеизма Торы. Ветхозаветная церковь, как мы знаем, возводила добро и зло к Богу. Проблемы безвинных страданий Иова, конечно, волновали избранный народ. Но не будем забывать, что книга Иова – это поздняя книга. Со всей остротой вопрос о трагической судьбе любви в этом мире встал лишь на рубеже новой эры, и для ветхозаветного сознания Крест и Голгофа так и остались соблазном. Когда поэт в псалме 148 пишет: «Он повелел – и сотворилось / злодобро и доброзлом / завязаны узлом / Да здравствует Твоя жестокомилость!», то отнюдь не кощунствует, хотя идёт по грани. Сапгир не существовал внутри какой-либо религиозной традиции. Но речь сейчас не об этом.
Ещё у одного лианозовца, Всеволода Некрасова, стих движется на дальних подступах к церковной ограде. Мы обнаруживаем у автора напряжённый диалог с каноном, точнее, с интерпретацией его в классической литературе. Вот, например, фрагмент спора поэта с Достоевским:
Это
Демонов что ли
изгоняли
Бесами
Бесов
чертями
тех дьяволами
Вот и пойми
какого это тоже она
Дьявола
Делала
Наша
Великая Русская Литература
И тут-то ей
и ура
Не лишены духовных поисков и художники-лианозовцы. Особенно это относится к Оскару Рабину. На последней выставке его работ в Санкт- Петербурге стало особенно отчётливо видно, что он постоянно бросает взгляд в сторону Церкви. То он изображает икону Богородицы, то, всматриваясь в лица умерших сына и жены, вопрошает вечность: возможна ли встреча?
«Вечность как сюжет» – так, наверное, можно назвать основную тему его последних картин. Но есть в них и социальная острота, когда автор показывает облака как нарезанную колбасу. Колбаса лежит на газете, одна из статей которой названа «Православие – наша новая идеология». Да, знакомые ещё с советских времён страхи...
Культура и религия сегодня оказались в очень непростых отношениях. Недавний скандал вокруг оперы «Тангейзер» показал это со всей определённостью. Поэтому так важно уметь видеть и различать.
Игра «стенка на стенку», в которую играют сейчас в области разрыва церкви и культуры горячие головы, чревата большими разочарованиями: уходом людей из церковной ограды, умиранием самой религиозной темы в современном искусстве, многочисленными провокативными культурными акциями.
С людьми надо разговаривать. Тем более с людьми искусства. Листая книги лианозовцев, всматриваясь в написанные ими картины, я понимаю, что разговор этот не безнадёжен.
Борис Колымагин
Кифа № 6 (192), май 2015 года
Еще статьи по этой теме:
Для того чтобы появился дружеский круг, нужен человек-«мотор», тот, кто представляет себе масштаб, сверхзадачу >>Неповторимость лиц, входящих в круг. Ещё раз о славянофилах >>
Христианство и рыцарство: взаимное влияние культуры и миссии >>
«Нигде, о Господи, такого града нет, есть лишь видение, и только...» >>
Инклинги. Продолжая размышлять о дружеском круге, мы отправляемся в Англию >>