17.04.2015 г. | |
«Ещё от Достоевского мы услышали впервые грозное слово: "русская церковь в параличе"»Эти слова из поданной императору записки председателя Комитета министров Российской империи говорят о том, с какой тревогой размышляли о судьбе России и Русской церкви те, кто уже в 1905 году услышал эхо надвигающейся катастрофы
Тогда, в 1905 году, мнения петербургского духовенства по этому вопросу разошлись. Молодые священники «требовали от духовенства всецелого проникновения интересами паствы и деятельного участия в её жизни»3. Люди с длительным пастырским и жизненным опытом призывали злободневные вопросы не затрагивать (чтобы «не оказаться в услугах у мира»), а «стоять на чистом учении Христовом и проповедовать только идеалы Евангелия»4. Бурные события общественной жизни ставили перед сторонниками активной общественной позиции церкви новые и новые вопросы: может ли священник баллотироваться в Государственную Думу? может ли священник быть членом политической партии, программа которой наиболее приближена к христианскому идеалу? может ли священник публично выступать против действий государственной власти, если они противоречат требованиям Божьей правды? Отдавая себе отчёт в том, как сильно изменилось за прошедшие 110 лет то, что называется «Государственной Думой», «политической партией» и «государственной властью», я, тем не менее, полагаю, что по существу ответ, найденный тогда, должен быть услышан и воспринят и сегодня: «Только Церковь, свободная в исповедании полноты своего самосознания, во внутреннем строе своём, в служении слова своего, в управлении всех дел своих и всего ей вверенного, только свободно самоуправляющаяся Церковь может поддерживать в совокупности чад своих полную, сыновне чистую веру в себя и вполне обладать необходимым для осуществления её высокого божественного призвания голосом, от которого горели бы сердца человеческие»5. Чтобы иметь силу и право обращаться к народу со словом правды, церковь должна быть свободной и от внешнего давления, и во внутреннем строе своём; чтобы не предлагать вместо ответов на вызовы времени только сладкую сказку о загробном блаженстве, церковь должна уже здесь и сейчас являть реальность Небесного Царства. Это особенно остро было пережито в начале XX века, когда вопрос о необходимости изменения - возрождения - обновления жизни русской церкви был осознан почти всеми её верными чадами. В феврале 1905 года председатель Совета министров Российской империи Сергей Юльевич Витте подал императору Николаю II записку «О современном положении православной Церкви»6. 28 марта 1905 года эта записка была опубликована в газете «Слово» и вызвала дискуссию о «современном упадке церковной жизни» и о «необходимых изменениях в строе церковной жизни». Одновременно записку «Вопросы о желательных преобразованиях в постановке у нас православной Церкви» составил митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Антоний (Вадковский), а группа «32-х» петербургских священников опубликовала в журнале «Церковный вестник» текст «О необходимости перемен в русском церковном управлении». Оставим в стороне вопрос о том, насколько согласованными были действия главного министра государства, первенствующего члена Святейшего синода и молодых петербургских клириков, очевидно одно: жизнь требовала перемен и церковь устремилась к освобождению. В первую очередь это освобождение понималось как освобождение от тесной опеки государства. Со времён реформ Петра I церковь стала частью государственного механизма, что гарантировало ей внешне привилегированное положение, охрану её интересов при помощи силового аппарата государства, но накладывало такие тяжкие внутренние узы, что церковь переставала узнавать саму себя. В ситуации принятия закона о веротерпимости вызывал серьёзную обеспокоенность вопрос, в силах ли православная церковь будет выдержать предстоящую борьбу с сектантством и иноверием вообще? В записке Витте степень чаемой независимости церкви от государства описывалась с большой осторожностью: «Церкви необходим союз с государством; необходима и государству поддержка церкви, но условия союза между тою и другою стороною должны быть составлены так, чтобы не ослаблять самодеятельности ни церковного, ни государственного организма»7. Молодые петербургские священники были гораздо радикальнее в своих требованиях: «Не подчиняться должна Церковь условиям и требованиям общественной и государственной жизни, какой бы высоты - всегда, впрочем, относительной - ни достигали эти требования; она должна действовать всегда как свободная благодатная сила, провозглашая лето Господне благоприятное»8. Однако независимость в отношениях с государством мыслилась только как условие восстановления свободы самой церкви в её внутреннем строе. В записке Витте, в частности, говорилось: «Ещё от Достоевского мы услышали впервые грозное слово: "русская церковь в параличе", - тогда оно не встретило серьёзного возражения. <...> С начала XVIII века в церковной жизни стало ослабевать, а затем и совсем исчезло соборное начало: это, прежде всего, и вызвало застой церковной жизни». В какой-то момент чтение записок 1905 года о положении церкви заставляет подумать, что восстановление соборности мыслилось церковными деятелями начала XX века прежде всего как созыв Поместного собора. «На вопрос: как же достигнуть великой и святой цели восстановления канонической свободы православной Церкви в России, - ответ, по нашему глубокому убеждению, может быть только один: чрез нарочито для сего созванный поместный собор русской Церкви» (записка «32-х»). При этом оговаривалось, что на соборе должны быть представлены не только все ступени церковного клира, но и народ церковный: «Но для того, чтобы этот собор представил собою действительно голос всей русской церкви, он не может быть замкнутою архиерейскою коллегиею, которая есть явление не каноническое» (записка Витте).
Безусловно, предлагались в начале XX века и конкретные пути восстановления соборности: от выборности клира и деления огромных епархий на небольшие соборно управляемые митрополичьи округа до реформы духовной школы, которая должна перестать быть сословной, чтобы «религиозное образование стало доступно всем, невзирая на различие сословия и возраста» (записка Витте). В 1905 году все эти замечательные идеи не были воплощены в жизнь - император отложил на неопределенное время созыв Поместного собора. Когда же собор был созван, в России уже не было императора, но и у церкви уже не было и возможности всерьёз влиять на жизнь страны и общества или менять что-то в собственном укладе - начались бессудные расправы над епископами и священниками... Вместо чаемого мирного и постепенного освобождения от опеки государства церковь была резко, грубо и внезапно отторгнута от влияния на все сферы государственной и общественной жизни, и при этом оказалась в ситуации такого давления со стороны новой власти, по сравнению с которыми дореволюционная ситуация стала восприниматься как нежные объятия. Отказаться же от компромисса с новой государственной властью церковь не рискнула, не сумела, не нашла в себе опыта, на который могла бы опереться. И всё же история Русской церкви в XX веке, опыт новомучеников и исповедников Российских, особенно тех из них, кто не просто попал под колесо репрессивной машины, но в любых условиях продолжал собирать народ Божий, рассеянное стадо учеников Христовых, убеждает нас в том, что церковь в годы гонений обретала, заново узнавала саму себя, понимала, что значит сохранить «святая святых». Так, сщмч. Иннокентий (Тихонов) писал из ссылки в Архангельск своим духовным чадам, членам Александро-Невского братства: «Доселе вы очень дорожили зданием, иконами, украшениями и принадлежностями богослужения, колоколами. Кажется, всё Господь возьмёт на время или совсем от нас для того, чтобы мы восчувствовали не убор, не блеск, но самое Тело во Христе, Самую Церковь, Братское общение наше в благодати. Если оно сохранится, то всё может быть спасено, а если оно утратится, то не будет и благодати Христианской жизни. А погибнуть церковное общение может только тогда, когда мы сами это сделаем, т. к. если мы этого не захотим и не сделаем, то общение с Церковью не уничтожит и весь ад во всем его могуществе и злой мудрости» (10-23 февраля 1923г.). Нашла ли церковь, пройдя трагический путь XX века, «секрет, как действительно участвовать ей в общественных вопросах без противоречия своим принципам»? И нашла, и не нашла. В своём реальном историческом бытии церковь слишком часто вновь и вновь пыталась и пытается искать опору во власти кесаря, а не во власти любви, являющей себя в жизни свободно собранного вокруг Христа Божьего народа. Но теперь ей уже невозможно не чувствовать в этом катастрофическую неправду, ведь главный «исторический», а также и экклезиологический урок, который дают нам события XX века, заключается в том, что церковь всерьёз может нести свою ответственность за историю только тогда, когда в своём историческом бытии она являет черты Небесного Царства. Юлия Балакшина --------------------------- 1 9 (22) января 1905 года в Санкт-Петербурге произошло событие, известное как Кровавое воскресенье - разгон мирного шествия петербургских рабочих с коллективной «Петицией о рабочих нуждах». Шествие было подготовлено легальной организацией «Собрание русских фабрично-заводских рабочих г. Санкт-Петербурга» во главе со священником Георгием Гапоном. Поводом для выступления стала проигранная забастовка, начавшаяся 3 января на Путиловском заводе и охватившая все заводы и фабрики Петербурга. 5 января Гапон предложил рабочим обратиться за помощью к самому царю, а 7-8 января составил петицию, перечислявшую их требования. Наряду с экономическими петиция включала ряд политических требований, главным из которых был созыв народного представительства в форме Учредительного собрания. В день шествия сам царь был не во дворце и не в городе. Политический характер выступления и стремление демонстрантов прорваться сквозь оцепление солдат стали причиной разгона шествия, в ходе которого против безоружных рабочих было применено огнестрельное оружие. Разгон шествия, повлёкший гибель от нескольких десятков до нескольких сотен человек, вызвал взрыв возмущения в российском обществе и во всём мире и послужил толчком к началу Первой русской революции. Оценки личности Гапона современниками и историками крайне противоречивы. Кто-то считал его провокатором, кто-то - страстным революционером, кто-то- последователем идей Толстого. Прокурор Петербургской судебной палаты писал в записке на имя министра юстиции: «Названный священник приобрёл чрезвычайное значение в глазах народа. Большинство считает его пророком, явившимся от Бога для защиты рабочего люда». В 1906 году Гапон был убит группой эсеров. 2 Церковный Вестник. 1906. 5 янв. № 1. С. 5-11. 3 Красный архив. 1929. Т. 15 (36). С. 198-199. 4 Там же. 5 О необходимости перемен в русском церковном управлении. Мнение группы столичных священников // Церковный Вестник. 1905. № 11. С. 321. 6 Считается, что записка была составлена для Витте профессорами СПбДА А.С. Павловым, Н.С. Суворовым, Н.А. Заозёрским, А.А. Папковым и публицистом Л. Тихомировым; по другим данным её авторами являлись Витте и сотрудник канцелярии обер-прокурора Синода Ф.Н. Белявский. 7 Здесь и далее записка Витте цитируется по: Православная община. 1998. № 1 (43). С. 64-75. 8 Здесь и далее записка «32-х» петербургских священников цитируется по изданию: Балакшина Ю.В. Братство ревнителей церковного обновления (группа «32-х» петербургских священников), 1903-1907: Документальная история и культурный контекст. М., 2014. КИФА № 3 (189), март 2015 года |