Свидетельство очевидца
Оживление церковной жизни, наметившееся за последний год в связи с избранием нового патриарха, ознаменовалось возобновлением соборного обсуждения многих насущных церковных проблем. Одной из таких застарелых проблем - именно Русской церкви - является вопрос о языке богослужения.
Свою скромную лепту в столь ожидаемое для многих церковно верное решение этого вопроса старается внести и Православное миссионерское общество во имя свт. Иннокентия Московского. Общество готовит к изданию цикл брошюр, в которых будут собраны живые личные свидетельства о русском богослужении. Это свидетельства самых разных людей: как наших современников, так и тех, кому довелось жить в самом тяжёлом для Русской церкви и всего христианства ХХ веке - новомучеников и исповедников веры. Дискуссии о языке богослужения - и академические, и сугубо практические - ведутся в нашей церкви уже не одно столетие. Но именно жанр свидетельства, по мнению издателей, способен максимально развеять многочисленные предубеждения (а иногда просто откровенные мифы и неправду) против употребления русского языка как языка богослужебного, литургического, церковного. Потому что соборное и одновременно личное свидетельство самых разных людей - иерархов и мирян, учёных и простецов, проживающих как в нашей стране, так и за рубежом (в тех странах, где существует пространство русского языка и культуры) - обладает способностью обращаться как к разуму, так и к сердцу читателей и слушателей. Содействуя единению ума и сердца - столь ценимому в православной мистико-аскетической традиции.
В этом номере «Кифы» мы публикуем одно из таких свидетельств - с человеком, который имеет многолетний опыт церковной и просто своей человеческой жизни. Полностью материал будет опубликован в одном из первых изданий.
* * *
Мария Дикарева: Для меня русский язык в богослужении - вещь очень гармоничная. Когда я сознательно стала верующей, он мне помог и в личной, и в храмовой молитве. Молитвы, читаемые на церковнославянском языке, звучали для меня непонятно, бессмысленно, как какие-то красивые «заклинания» («заклинаниями» их делало мое непонимание). Потом я выяснила, что зачастую каждый молящийся вкладывает в одну и ту же молитву что-то свое, какой-то свой смысл, не говоря уже о том, что от него ускользает смысл богослужения в целом. Единства церковной молитвы как такового и нет. Оно оказалось заключенным в самом звуке произносимых слов, а не в их смысле. И для меня было очень важно услышать в храме понятную молитву на русском языке. Я понимала, о чем все молятся, и могла молиться вместе со всеми. Когда, уже позже, я изучала церковнославянский язык, то только крепче убедилась, что он должен уступить место русскому языку в богослужении ради собирания и возрастания церкви. Но я была также убеждена, что русский язык подходит не для всех. Например, есть пожилые люди или те, кто давно в церкви, - для них русский язык станет препятствием к общей и личной молитве. Так я думала, пока у меня не произошел разговор с моей бабушкой Корндорф Ириной Иосифовной. Бабушке 89 лет. Она выросла в церковной среде. Со стороны отца все ее предки были священниками, как минимум, с начала XIX века. Дядя, кандидат богословия, ученик сщмч. Иллариона (Троицкого), погиб в 1930-е годы (главной причиной гибели было его активное противостояние распространению обновленчества), причислен к лику новомучеников.
Бабушка с детства слышала церковнославянский язык, понимала его и считает его своим «вторым» родным языком. Когда я стала изучать церковнославянский язык, решила проверить, понимает ли она смысл церковнославянских слов. К моему удивлению, даже если она не знала точного перевода слова, то точно передавала его смысл. Практически во всех случаях. Поэтому я была уверена, что для нее (и таких, как она) русский язык неприемлем да и не нужен. Четыре года назад она сильно заболела и с тех пор не может бывать в храме. Какое-то время она слушала молитвы и песнопения по радио, читала молитвенник, а потом попросила у меня богослужебный сборник с текстом утренней и вечерней службы на русском языке, по которому мы с ней вместе молились. Во время нашей молитвы она всегда внимательно следила по тексту - я думала, что это из-за того, что ей непонятны молитвы на русском языке. И вот однажды она позвала меня и сказала: «Знаешь, а ведь так молиться гораздо лучше (читать все последование утреннего и вечернего богослужения - М.Д.), чем читать молитвенное правило. Я чувствую себя в храме!» Я удивилась: неужели ей не мешает русский язык? У нас состоялся интересный разговор, после которого я решила поподробнее расспросить ее, что она думает о русском языке в богослужении и о том, каким должен быть богослужебный язык в будущем.
Привожу ниже расшифровку нашего разговора.
- Как ты думаешь, каким должен быть богослужебный язык?
Ирина Иосифовна Корндорф: Вряд ли на меня можно ориентироваться в этом вопросе. Я выросла в среде, где церковнославянский язык был так же обычен, как и русский, и для меня молитвы на нем звучат привычнее, чем на русском языке. Но для людей, которые приходят в церковь, не будучи знакомы с церковнославянским языком, молитвы должны звучать на русском языке. Если смотреть в будущее - что лучше для церкви - то будущее, конечно, за русским языком. Но пока это вряд ли возможно. Это дело далекого будущего. Надо, чтобы были храмы, где служат по-русски и где служат по-славянски, для любителей древности. Будущее само покажет, что будет лучше, полезнее для людей.
- Есть множество аргументов в пользу церковнославянского языка. Один из аргументов, что это - традиционный богослужебный язык.
И.И. Корндорф: Я не считаю это аргументом. Например, хр истианству 2000 лет, и только 1000 лет используется церковнославянский язык. Почему ушли от греческого языка? Потому что надо было расширять влияние христианства, и до сих пор стоит вопрос о влиянии церкви, христианства на народ. Не всякая традиция приемлема и полезна в данный момент, это тоже надо иметь в виду.
- Другой аргумент - что люди привыкли к церковнославянскому языку.
И.И. Корндорф: Таких людей, для которых церковнославянский язык - привычный и понятый, осталось мало. Зачем на нас делать ставку?! Нас все меньше и меньше, о чем говорить?! Не надо о нас думать, мы уходим.
- А как же его красота, особая молитвенность?
И.И. Корндорф: С этим я согласна. Но русский язык тоже способен передать красоту молитвы. В русском языке много красивых слов, красивых поворотов и выражений.
- Иногда говорят о сакральности церковнославянского языка.
И.И. Корндорф: Ну, это уж слишком!!! Разве может быть в церкви какой-то «сакральный» язык?!
- Кто-то считает, что надо оставить церковнославянский язык, чтобы человек потрудился. Если человек действительно хочет войти в Церковь, язык не будет для него препятствием.
И.И. Корндорф: Что за чушь! Человек скорее должен проникнуть в смысл написанного, пройти этим путем и провести других. У него что - много времени?
- Другие призывают учить церковнославянский язык, говоря, что преодоление трудностей в его постижении будет свидетельством решимости человека, поможет ему постичь глубину богослужения.
И.И. Корндорф: Возможно, но надо ли это возводить в цель? Целью должно быть создание в душе у человека необходимости Бога. Я не вижу среди молодых потребности в Боге. Вот ведь в чем беда. Мне кажется, что им русский язык в богослужении помог бы.
- Один из аргументов тех, кто выступает за перевод на русский язык, - это то, что церковнославянский язык создает иллюзию понятности...
И.И. Корндорф: На церковнославянском кажется, что все понятно, а смысл меняется, это я замечала.
- Однако, аргумент противоположной стороны такой же. Те, кто против перевода, говорят, что русский язык создает иллюзию понятности, и человек не предпринимает усилий, чтобы постичь глубину написанного, чтобы войти в суть.
И.И. Корндорф: Я с этим не согласна. Это искусственное препятствие. Чтобы войти в суть, нужно все-таки понимать. Иначе - это действительно «иллюзия понятности». Но переход на русский язык - это очень болезненно. Сразу не получится это сделать, но постепенно это делать нужно. Взять, например, язык XIX века и современный; ведь и слова, и знаки, и буквы многие не те, но все ведь прижилось! Невозможно оставлять в богослужении церковнославянский язык, т.к. тогда его надо учить с малых лет, да и то это неоправданно - утрачена среда. Переходить на русский язык, конечно, надо. Учить детей и, тем более, взрослых церковнославянскому языку - это утопия. Другое дело, может быть, оставить несколько молитв, самых известных, на церковнославянском, но зачем? Нет, тут надо вести твердую линию! Если хотите, чтобы народ понимал, что происходит в церкви, надо переводить. Вот приходит десятилетний мальчик с бабушкой, бабушка ему чего-то там на ухо переводит, и он уходит с пустой головой. Ну красиво, интересно, как ходят, как поют... Это все привлекает внимание, а суть-то теряется.
И.И. Корндорф: Во-первых, простым. Не надо пытаться приблизить его к церковнославянскому языку. Во-вторых, в церкви не надо ничего создавать специального - какого-то специального языка.
- Что тебе кажется полезней для церкви: если бы сделали единый перевод богослужебных текстов, которым все должны пользоваться, или чтобы была возможность использования разных вариантов переводов?
И.И. Корндорф: Перевод должен быть один. Надо брать вариант, наиболее близкий к нашему современному языку, но это должен быть лучший перевод.
- А кто и по каким критериям будет определять, какой перевод - лучший?
И.И. Корндорф: Лучший - тот, который быстрее всего усвоится. Это можно понять, только если пустить два-три перевода и посмотреть, какой перевод будет более использоваться, усваиваться, от какого будет больше польза. Но одним переводом ситуацию не изменишь. Важно понимание того, что происходит. Служба должна быть понятна человеку. Когда стоишь в храме и читается что-то в алтаре - даже мне часто непонятно, что происходит. Я пользуюсь книжечкой и читаю все молитвы, т.к. мне важно понимать смысл. Поэтому я так пристрастилась к вашим богослужебным сборникам1. И я тебе вот еще что скажу: разделение между алтарем и тем, что здесь, в храме - это тоже пользы не приносит.
- А каким ты видишь выход из ситуации?
И.И. Корндорф: Открыть алтарь, чтобы человеку было понятно все, что там происходит, и «тайные молитвы» читать, чтобы все слышали. Народ должен знать все, о чем молится. Все, что происходит там, за преградой, рождает разлад в душе, хотя ты и знаешь, что там совершается таинство, но одно дело знать, а другое дело соучаствовать. Большое дело - соучастие. Все это мысли из моего опыта - опыта человека, выросшего в церковной среде.
Материал подготовил Максим Дементьев
-----------------------
1. «Православное богослужение», шеститомная серия переводов с греческого и церковнославянского языков, изданная Свято-Филаретовским институтом в 2009 г. Сейчас готовится к изданию 7- й, дополнительный том.
КИФА №5(111) апрель 2010 года