Целью движения было воцерковление жизни
Беседа с одним из старейших членов РСХД Ниной Константиновной Рауш
Юлия Балакшина: Нина Константиновна, мы все - члены Свято-Петровского православного братства из Петербурга. И нам очень дороги имена о. Сергия Булгакова, Н.А. Бердяева, матери Марии, о. Василия Зеньковского. Мы знаем, что Вы их всех знали, что Вы их помните. И мы хотели бы собрать воспоминания, личные свидетельства тех, кто их помнит и знает.
Нина Константиновна Рауш: Об о. Василии Зеньковском я уже много писала, потому что я действительно его знала очень хорошо, главным образом к концу его жизни, потому что я за ним ухаживала, когда он был болен, сопровождала его до смерти... Но у нас были связи и с давнишних времен: когда он еще жил в Киеве, моя двоюродная бабушка основала там женскую гимназию. И он там преподавал. Позже моя мать училась в Праге в университете, который был создан русскими эмигрантами. Я родилась в Финляндии и исколесила всю Европу - Берлин, Прага, София - и потом с десятилетнего возраста приехала сюда, в Париж.
С о. Василием я познакомилась в Париже, когда он уже стал священником. Моя мать умерла, когда мне было 14 лет, и на одре болезни она написала о. Василию (тогда он не был еще о. Василием) и попросила устроить меня в детский лагерь РСХД. Это для меня было обновлением жизни на всю жизнь! С тех пор я стала членом христианского движения до мозга костей.
Ю. Балакшина: Сколько лет Вам тогда было?
Н.К. Рауш: Мне было 15 лет. В детском лагере были замечательные руководители. У меня руководительница была - Таисия Ивановна Смоленская. Вы знаете поэта Смоленского? Это его жена.
Ю. Балакшина: А что Вас тогда так поразило в этом лагере? Почему после этого Вы стали христианкой, движенкой?
Н.К. Рауш: Весь дух. Отношение ко всем нам. Конечно, меня особенно баловали, потому что я была сиротой. Я очень любила петь вообще, а там меня научили петь в хоре на службе, и я ее как-то впитала в себя... Там у меня были друзья, которые остались до сих пор. Только сейчас начинают, к сожалению, умирать. В общем, я динозавр. Два дня назад мне исполнилось восемьдесят девять.
Ю. Балакшина: А священником в это время был о. Василий?
Н.К. Рауш: Нет. Он был председателем движения. Священником в то время в детском лагере был о. Герман Бартенев, замечательный священник, который был инженером и работал на заводе на севере Франции, а потом принял священство. Его дочь была моей большой подругой. Его дети мои крестники. Так что мы все в том же кругу.
Ю. Балакшина: Вы помните съезды движения?
Н.К. Рауш: В съездах я участвовала, когда была уже постарше. Это было замечательно, это было потрясающе. Интересны, конечно, были все лекции и доклады. Я хлопала ушами, по правде сказать, мало что понимала, но такой был дух, такое общение с людьми! Самым важным для меня была ранняя литургия.
Ю. Балакшина: На ней служили все священники, которые собирались на съезд?
Н.К. Рауш: Очень многие. Конечно, всегда был о. Василий Зеньковский, был о. Александр Шмеман. Были все профессора института. Был всегда Карташев, был о. Илья Мелия, о. Николай Афанасьев. Люди, которые составляли хребет богословского института.
Ю. Балакшина: Вы куда-то выезжали?
Н.К. Рауш: Да, всегда. Был такой шато (замок), недалеко от Парижа. Обычно нас принимали протестантские организации. Там было все очень хорошо устроено.
Ю. Балакшина: Вы служили в протестантском храме или на улице?
Н.К. Рауш: Там не было храма, служили в столовой, в большом зале. Мы все украшали. Был антиминс. А предстоял кто-то из священников - о. Игорь Верник, о. Виктор Юрьев, о. Александр Семенов-Тянь-Шанский...
Ю. Балакшина: У о. Василия Зеньковского была своя удивительная педагогическая система. Она как-то используется сейчас?
Н.К. Рауш: Его педагогика сейчас считается устаревшей. Конечно, он был человек доброты невероятной, и думал о каких-то вещах немного наивно, с моей точки зрения (я по специальности психолог). Он немного преувеличивает спонтанную доброту детей, спонтанную красоту детской души. Но есть действительно важные вещи в том, что он писал. Он всегда обращал внимание на то, что ребенка нужно питать духовно и морально. Это самое трудное - передать ребенку суть духовного мира. Легко только говорить об этом на словах. Но он это умел делать, и не он один. У него была замечательная сотрудница, Александра Сергеевна Четверикова, дочь о. Сергия Четверикова, которого я, к счастью, застала. Она педагог, игравший очень большую роль во всех лагерях.
Ю. Балакшина: Из чего состояла жизнь такого лагеря?
Н.К. Рауш: Конечно, молитва. У нас была церковь, служились все службы. Потом были игры, был всегда тихий час, и после тихого часа была какая-нибудь лекция и доклад, какое-нибудь более серьезное занятие. Были общие службы, игры общие. Те, кто бывал в тех лагерях, никогда их не забудут. Это какая-то особая, дружеская, симпатичная, открытая атмосфера. Конечно, сейчас многое меняется. Меняются дети. Они много говорят по-французски, меньше чувствительны к русскому началу. Но все-таки все дети, которые сейчас ездят в лагеря, до сих пор еще очень довольны. Они все-таки чувствуют, что там другая атмосфера. Конечно, службы идут по-французски. Нужно, чтобы дети понимали богослужение.
Ю. Балакшина: Расскажите еще немного об о. Василии.
Н.К. Рауш: Он был замечательный человек, доброты совершенно потрясающей, открытости. Он ко всем умел найти подход. К нему приходили русские «клошары». Вы знаете, кто такие «клошары»? По-русски говорят - бездомный.
Ю. Балакшина: Бомж.
Н.К. Рауш: Он им давал посидеть. У него была крошечная квартира, там был коридорчик, где сидел «клошар», и о. Василий ему давал чай. Он очень любил принимать своих бывших однокурсников, когда они еще были живы. И вообще, принимал очень много людей на исповедь и т.д.
Он работал совершенно без устали, 16 часов в день минимум. Никогда не отказывал никому, ходил на всякие собрания. Над ним даже смеялись, потому что как-то раз ассоциация шоферов такси просила его председательствовать. Другой бы отказался, а он не умел отказывать.
Ю. Балакшина: Это были русские шоферы?
Н.К. Рауш: Ну, да, конечно.
Когда он стал священником, он не стал меньше писать. Он действительно не жалел себя никак. Например, часто просили, чтобы именно он служил панихиду, хотя до той части Парижа, откуда его звали, нужно было ехать полтора часа. Тогда мало у кого были машины. Так что это было безобразие. Люди просто эксплуатировали его. Так что, конечно, его немножко уморили.
Он очень любил служить. Служил очень быстро, очень метко, без всяких дополнений. Не так как у вас служат, никаких молебнов, ничего такого.
Ю. Балакшина: Он до последних дней был как-то связан с движением? Как долго он был председателем движения?
Н.К. Рауш: Всю жизнь, с 1923 года.
Ю. Балакшина: А как он определил главную линию движения, что для него было самым важным?
Н.К. Рауш: У него был такой термин - воцерковление жизни. Не помню точно, чья это формула, ставшая в движении классической. Думаю, что в белградском кружке мы ее еще не употребляли. О. Василий говорил: «Все проблемы жизни, в том числе самая трудная задача - политическая проблема, должны быть освещены и разрешены исходя из христианского мировоззрения. Это основная для православного установка, взгляд, впервые в русской литературе выраженный Н.В. Гоголем и славянофилами, стал центральным для движения. Я лично считаю своим главным вкладом в движение то, что всегда направляло религиозную мысль движенцев именно по этому руслу».
Цель движения - воцерковление жизни. Чтобы каждый акт вашей жизни был воцерковлен. Андрей Владимирович Соллогуб служил в банке, и я помню, как он недоумевал: «Как я могу воцерковлять жизнь в банке?» Но о. Василий имел в виду, что нужно все-таки приносить все свое делание в Церковь.
Он умел говорить на все темы совершенно. Но его излюбленная тема была - культура. И, к сожалению, я очень мало об этом написала. Он всегда думал, что культура должна быть связана с божественным началом. Так что ему было трудно согласиться с той культурой, которая теперь.
Ю. Балакшина: В том-то и дело, что культура не всегда воцерковлена, отнюдь не всегда.
Н.К. Рауш: Он много статей на эту тему писал.
Анастасия Наконечная: Нина Константиновна, Вы знали движение, каким оно было в 1935 году, и видели, как оно развивается. Может быть, Вы что-то знаете о его жизни сегодня?
Н.К. Рауш: Движение сейчас в упадке, нет больше лидеров. Возможно, лидер Никита Струве, но он занимается теперь только своим издательством. После о. Василия, о. Виктора движением занимался довольно долго Кирилл Ельчанинов. Он носил в себе наследство движения. Но главным образом, движение все больше и больше выражается в лагере. Иногда в собраниях, но очень редко. Кружков больше нет, некому их вести. Многие силы как-то ушли в профессиональную работу. Вот, например, Михаил Соллогуб - он профессор университета экономики. Он прекрасно может говорить о церковных делах, но все-таки он не несет больше... какой-то дух движения. Тем более, что теперь он очень много работает в архиепископии.
Ю. Балакшина: А что такое дух движения?
Н.К. Рауш: Вы сами это знаете. Интеллигенция, которая приехала в эмиграцию, очутилась вне родины, не знала как жить. И, конечно, движение, я считаю, имело огромную роль, потому что оно действительно воцерковило людей. Дало им понять, что не все русские по-настоящему понимали суть богослужения, церковности и т.д. Так что нужна была действительно огромная работа движения, чтобы как-то привести людей к настоящему восприятию духовных ценностей. Потому что в России, к сожалению, у очень многих была трафаретная религиозность... А тут после огромной встряски революции люди были совершенно дестабилизированы. Так что, я думаю, многим, очень многим движение дало основу.
Председатель движения сейчас Кирилл Соллогуб, прелестный, замечательный человек. Он очень молод, но он все-таки старается. Теперь почти все идет по-французски. У нас в церкви служат по-церковнославянски, но даже в церкви Серафима Саровского три четверти службы идет по-французски. И меня иногда удивляет, что люди, которые прекрасно говорят по-русски, предпочитают ходить в церковь, где французский. Потому что, по правде сказать, церковнославянский - это не всем дано, понимаете? Я-то пятьдесят лет пела в хоре и читала, так что я что-то приблизительно понимаю. А уж что говорить, если люди хотят понять суть всех стихир? А в этом - смысл, красота православной службы... стихиры в канонах - это замечательно.
А. Наконечная: Вы знаете, мы поэтому богослужебные тексты стараемся переводить на русский язык, чтобы русские люди могли понимать смысл богослужения.
Н.К. Рауш: Я не понимаю, почему это не было сделано раньше? У меня есть еще бабушкина Псалтирь 1898 года по-русски. Сколько угодно было и Евангелия по-русски. Почему сейчас опять за славянский держатся?
А. Наконечная: Да, это непонятно.
Знаете, в России есть люди, которые хотели бы жить тем духом движения, о котором Вы говорили, и мы к ним тоже принадлежим. Могли бы Вы что-то нам пожелать?
Н.К. Рауш: Нужно, во-первых, осмыслить православие. И конечно, избавиться от всего трафаретного, всего напускного, всего внешнего. Конечно, трудно вникнуть в православие: службы бесконечны, они слишком длинные и очень непонятные. Нужно начать разбирать службы, чтоб понимать, в чем дело. Но это не так легко. У вас есть хорошие священники, конечно, есть. Я думаю, что начало в этом. Замечательные вещи писал патриарх Тихон: он сам предлагал, что нужно укоротить службы, что нужно переходить на местный язык, как мы тут и делаем, понимаете? К сожалению, его никто не слушает.
Так что если вы хотите что-нибудь начать, нужно все-таки делать именно кружки изучения богослужения. Изучение православия немножко трудно, потому что включает много всяких дисциплин. Но теперь почти все наши книги уже перевели. Конечно, их не так легко воспринять. И еще: прочитать - это одно, но найти кого-то, кто вам все это передаст - это самое трудное.
КИФА №13(103) октябрь 2009 года