16.04.2009 г. | |
Миф или реальность?Алексей Беглов. В поисках «безгрешных катакомб». Церковное подполье в СССР. - М. Издательский совет Русской Православной Церкви. «Арефа», 2008. - 352 с. «Катакомбная» тема широко использовалась в идеологических целях самыми противоположными силами. С одной стороны, долгое время пытались противопоставлять церковное подполье легальной церкви в СССР деятели РПЦЗ. Рассматриваемый через такую идеологическую призму «катакомбник» - по определению «стойкий борец с коммунизмом, крайний нонконформист». От подобной тенденциозности «карловчан» пришлось предостерегать А.И. Солженицыну: мечта о «сколь безгрешной, столь и бестелесной катакомбе», писал он в их адрес, не должна подменять для эмиграции «реальный русский православный народ». С другой стороны, не оставляли вниманием тему нелегальной церковной жизни и советские религиоведы. Однако для них эта жизнь была исключительно «сектоведческим» материалом для изучения не искорененных еще в «стране победившего социализма» религиозных пережитков и суеверий. И та, и другая позиции, впрочем, не лишены своих оснований, в чем вполне можно убедиться, читая книгу А.Л. Беглова. Однако книга высвечивает «катакомбный миф» в прожекторе объективного научного исследования. Само слово «катакомбы», носящее героические первохристианские коннотации, в применении к «церковному подполью» было, указывает автор, локальным изобретением питерской интеллигенции, так или иначе имевшей к этому подполью отношение. А героизма и мужества было никак не меньше и в легальной церкви советских времен. Да и «романтики подполья» в ней хватало: так, упоминающийся в книге замечательный священник Глеб Каледа, которому автор, по собственному признанию, многим обязан, был с начала 70-х до 1990 года священником тайным, служа Евхаристию в своей домовой церкви. Именно стереоскопический, панорамный взгляд, который позволил бы дать демифологизированную и максимально полную картину жизни нелегальных церковных движений советского времени, и был целью автора. Он писал свой труд как научную монографию, тщательно исследуя источники. Среди них и сохранившиеся документы собственно «церковного подполья» (в частности, много дал автору архив общины Высоко-Петровского монастыря), и документы ОГПУ-НКВД-КГБ и других государственных органов. В то же время автор старался сделать свой труд максимально доступным для самого широкого круга читателей, интересующихся проблемами истории церкви ХХ века. В результате и родилась эта книга, сочетающая академичную строгость изложения с публицистическим, навеянным солженицынским дискурсом, названием. Это первое систематическое исследование всего многообразия нелегальной церковной жизни, включавшей приходские и монашеские общины, церковное образование, подпольную благотворительность, хозяйственную деятельность... Охват книги максимален не только по диапазону исследованных явлений, но и по хронологии: здесь рассматривается период с 1917 по 1953 г. Есть и специальный небольшой раздел, посвященный дальнейшей судьбе нелегальной церковности - вплоть до перестроечной легализации церкви, когда, по выражению автора, «представители и формы церковного подполья влились в бурную реку церковного возрождения». Изучение явления во всей этой его сложности и многообразии высвечивает множество закономерностей и проблем, не видных поверхностному взгляду. Для А.Л. Беглова, в частности, немаловажен тот факт, что, говоря о подпольной церковности, некорректно ограничиваться рассмотрением исключительно движений, оппозиционных церкви Московского патриархата, с которыми чаще всего ассоциируются «катакомбы». В подполье в 20-е и 30-е гг. были и «поминающие» общины, монастыри, приходы со всем упомянутым разнообразием форм церковной жизни. Ведь советская власть сделала все, чтобы огромная сфера бытия церкви оказалась вне закона. Повсеместное закрытие храмов и другие репрессивные меры обусловили тот факт, что в 20-е-30-е годы подполье стало закономерным и даже главным, как считает автор, способом самосохранения церкви. Соответственно, вполне благожелательным в это время было и отношение к нему легального епископата. В годы войны, узнает читатель, именно подпольные общины, а не легальные прихожане чаще всего открывали храмы на оккупированных территориях. Видимо, сказывалось отсутствие изматывающего, лишающего сил тотального контроля и давления коммунистического государства. И в то же время, как показано в книге, именно военные годы стали вехой изменения взаимоотношений патриаршей церкви с нелегальными общинами в сторону поляризации этих двух секторов церковной жизни, ослабления и разрыва связей между ними. Сталинская политика приближения церкви к режиму, с одной стороны, изменила акцент деятельности иерархов - теперь им приходилось тратить куда больше сил на взаимодействие с властью, нежели окормлять подпольные «поминающие» общины. С другой стороны, в подполье возрос антисоветский эсхатологизм, объявляющий Сталина антихристом, а сотрудничающую с ним иерархию и клир - его слугами. Так часть «непоминающих» общин трансформировалась в апокалиптически и изоляционистски настроенные группы. Вообще исследование особенностей религиозности «андеграунда», изменения поведенческих парадигм и религиозных практик верующих в условиях нелегальности является предметом особого интереса автора. Соответствующий раздел книги рисует безрадостно-гротескную картину упадка церковной культуры подполья в послевоенные годы, в первую очередь, по мнению А.Л. Беглова, связанного с оторванностью от традиционных канонических церковных структур. В условиях упомянутой поляризации между легальной и подпольной церковностью в послевоенные годы происходила потеря устойчивости «катакомбной субкультуры», ее скатывание в самые темные подвалы народной религиозности, к самосвятству, хлыстовству, примитивному идолопоклонничеству. Причем не только в отдаленных таежных деревнях. Так, документы свидетельствуют о просуществовавшей до конца 40-х годов в Воронежской области «святой яблоне» - настоящем молельном дереве, к которому совершались довольно многочисленные паломничества для поклонения. И это еще не самый впечатляющий пример - было где развернуться антирелигиозной пропаганде. Тем более что у обескровленной легальной церкви не хватало никаких сил для противостояния подобным эксцессам темных верований. В общем, миф о сплошь героических и «безгрешных» катакомбах автору развеять вполне удалось. Чтение подобных свидетельств способно в некоторой степени прояснить подоплеку некоторых современных явлений - тех же «пензенских сидельцев». Наличие которых, впрочем, само наводит на дальнейшие размышления. Непросветленная религиозность оказывается более живуча, чем можно было подумать, и вполне успешно воспроизводит себя и при отсутствии всяких гонений, и при хорошо развитой канонической церковной структуре. Да и вполне каноничный священник с вполне шаманским мышлением - явление, в нашей церковной действительности вовсе не невозможное. Но это, впрочем, уже несколько иная тема... Дмитрий Матвеев КИФА №5(95) апрель 2009 года |