На церковнорусском языке
16 апреля состоялась презентация второго и третьего томов шеститомного издания новых православных литургических переводов
Презентация второго и третьего томов шеститомного издания новых литургических переводов состоялась 16 апреля в большом зале Библиотеки-фонда «Русское зарубежье». Серия переводов «Православное богослужение» - плод многолетней работы ректора Свято-Филаретовского православно-христианского института (СФИ) священника Георгия Кочеткова и группы профессиональных филологов, членов Преображенского содружества. Второй том включает перевод литургии св. Иоанна Златоуста, третий - переводы литургии Василия Великого, Преждеосвящённых даров и ап. Иакова. Во всех томах серии после русского перевода чинопоследований помещается их церковнославянский текст, сверенный по Служебнику издания 2006 г. На презентации присутствовали священнослужители Русской православной церкви, филологи, переводчики, студенты и сотрудники СФИ, члены Преображенского содружества малых православных братств.
Разговор начался с просмотра выступления акад. С.С. Аверинцева на главную тему собрания. Запись его доклада на конференции СФИ «Язык Церкви» (1998 г.) напомнила о глубине и многообразии проблемы литургического перевода, о ее мистериальном измерении. О разнообразных, последовательно сменяющих друг друга подходах к решению этой проблемы в русифицированных текстах и затем переводах богослужения, издававшихся в течение последних пятнадцати лет издательством Свято-Филаретовского института, рассказала нынешний руководитель издательства Л.Ю. Мусина. Она рассказала и об особенностях последнего издания, включающего в себя не только постоянную часть Вечерни, Утрени, Литургии и т.д., но и множество изменяемых частей, редких текстов. Л.Ю. Мусина упомянула и о том, что сборник, несомненно, востребован читателями: уже сейчас разошлось более 70% трехтысячного тиража первого тома (Вечерня и Утреня), выпущенного из печати несколько месяцев назад.
Руководитель переводческой группы, проф.-свящ. Георгий Кочетков, напомнил о том, что богослужебные переводы важны и с образовательной, и с научной точки зрения, что они затрагивают не только сакраментологию и литургику, но даже экклезиологию. Он отдельно остановился на соединении в издании собственно перевода и литургических рекомендаций. «Нам важно, чтобы традиция была понятна изнутри себя... Традиция существует для жизни Церкви и она должна являть себя в самой этой жизни, а не в комментариях на нее», - сказал он. Новый перевод - по словам о. Георгия - это приглашение к воспоминанию нормы церковной жизни, и одновременно - к разговору, диалогу, а значит, и к живой, непосредственной, но ответственной и компетентной критике.
Выступление ведущего сотрудника Института русского языка профессора Е.М.Верещагина в чем-то сразу явилось ответом на этот призыв. Отметив, что речь идет о большом событии в общественной, церковной, культурной жизни - об еще одном, и наиболее весомом, вкладе в общецерковный труд по созданию русского литургического языка - он подробно разобрал разные стороны предложенного перевода Херувимской песни. Он также заметил, что каким бы блестящим ни был перевод, все-таки без особой подготовки к восприятию литургического текста обойтись будет невозможно.
Другой известный филолог-славист, переводчик А.Г. Кравецкий, также высказав ряд полемических положений, подчеркнул, что значимость этого издания в том, что в России создан первый прецедент современных «экспериментальных» изданий богослужебных текстов. В связи с этим А.Г. Кравецкий напомнил о том, что до сих пор не изданы существенно исправленные церковнославянские тексты богослужения, в т.ч. Триоди, подготовленной комиссией под руководством митр. Сергия (Страгородского), и Октоиха и Минеи свт. Афанасия (Сахарова).
В кратком ответном слове о. Георгий Кочетков с сожалением заметил, что формат презентации не позволяет подробно ответить на все прозвучавшие вопросы и дает возможность сказать лишь о том, что все замечания его очень порадовали. Во многом они повторяли какие-то обсуждения, происходившие в разные годы в самой переводческой группе, в том числе и с учетом предложений С.С. Аверинцева, которому принадлежат некоторые фрагменты публикуемого ныне текста - в частности, почти полностью перевод Херувимской песни, упоминавшийся в дискуссии. Напомнив о почти неизвестном ныне опыте написания молитв и создания переводов богослужения на русский язык не только новомучениками, но и большинством русских святителей XIX в., он поддержал мысль проф. Е.М. Верещагина о необходимости соборного усилия церкви для появления полностью русского литургического языка. Он подчеркнул также, что речь идет прежде всего о возможности выбора прихожанами храма того или иного языка богослужения.
Выступления известных переводчиков Священного писания игум. Иннокентия (Павлова), А.И. Шмаиной-Великановой, М.Г. Селезнева и развернувшаяся в связи с этими выступлениями дискуссия затронули еще ряд аспектов проблемы. Перевод богослужения не может не поставить перед человеком вопрос о целостности его христианской жизни, о соответствии закона веры, закона жизни и закона молитвы. Как сказала главный редактор газеты «Кифа» А.В. Колымагина, русский литургический язык не может родиться без восстановления полноты церковной жизни, без общего усилия, без подвига не какого-то одного гения или святого, но множества верующих людей, всерьез стремящихся к целостности, к преодолению раздвоенности своей жизни. По словам М.Г. Селезнева, мы здесь оказываемся в лучшем положении, чем несколько предшествующих поколений, т.к. чувствуем боль от разрыва между своей жизнью и своей верой, и значит, есть надежда, что мы будем стремиться к изменению этого положения, выходу из него. Поэтому перевод литургии на русский язык - это больше, чем просто филология. Как заметил в ходе дискуссии зав. кафедрой богословских дисциплин и литургики СФИ, канд. филол. н. Д.М. Гзгзян, «сам акт переводов позволяет восстановить живую целостность литургической ситуации как таковой».
Презентация завершилась так же, как и началась - словами акад. С.С. Аверинцева. Ученый секретарь СФИ, канд. пед. н. А.М. Копировский, прочитал отрывок из его предисловия к вышедшему в 1993 г. первому выпуску русифицированных текстов богослужения: «Странно, что славянский литургический язык, созданный, чтобы возможно приблизить святыню к сознанию предков наших, ныне поддерживает дистанцию между этой же святыней - и сознанием потомков. ...Что делать? Благоразумные разбойники, кающиеся мытари и блудницы, и ныне, как во времена Господа нашего, подчас упреждающие на духовном пути фарисеев, не вытвердили древнего наречия на школьной скамье. Какие есть - к ним, к ним послана Церковь... Предлагаемый опыт - только опыт, подлежащий суду здравой критики, не говоря уже о суде Церкви. Дерзновение - великая ответственность. Но возьмем ли мы на себя более тяжелую ответственность - не за дело, а за бездействие?»
По окончании презентации к о. Георгию Кочеткову обратились участники презентации со словами поздравления и благодарности - за послушание Богу и верность Церкви, за заботу не только о верующих братьях и сестрах, но и о тех, кто еще пока остается вне церковной ограды. Вместе с поздравлениями звучали и слова свидетельства о том, что многие люди пришли в православную церковь благодаря тому, что когда-то услышали Вечерню, Литургию или Утреню на понятном им языке.
Фото Евгения Фоминых, Дмитрия Писарева
Ныне русский литургический язык находится на стадии становления
Из выступления проф. Е.М. Верещагина
Мы торжествуем событие большой важности. Пройден, пусть пока наполовину, путь перевода полного круга богослужения на русский язык. Если бы, кроме этого, не произошло ничего другого, и перевод был бы, - чего, конечно, нет, - не на высоте, то самому факту, что он существует, можно было бы только порадоваться. А рассматриваемый перевод еще и добротно исполнен. Да, это не первый отменный перевод совокупного богослужения, - я имею в виду прежде всего публикации иеромонаха Амвросия (Тимрота), - и замечательно, что хорошее будет соревноваться с хорошим. Кто окажется в выигрыше? Церковь и вся российская духовная культура в целом.
Я не первый год наблюдаю за переводами, выполняемыми под руководством о. Георгия, и мне заметно восхождение тружеников от силы в силу: так, о. Георгий в правильную сторону изменил свою позицию и стал активным сторонником создаваемого (в том числе им самим и его группой) русского литургического языка. Основной составной частью русского языка молитвы является церковнославянское наследство, и отходить от него - значит причислять себя к кругу младописьменных народов. Хранить наследство Кирилла и Мефодия и держаться тысячелетних корней - таков завет приснопамятного С.С. Аверинцева. Как сказано, ныне русский литургический язык находится на стадии становления, и сегодня в возводимое здание вносится не малый кирпичик, а едва ли не краеугольный камень.
Впрочем, мы собрались не для того, чтобы пропеть и выслушать дифирамбы. Хотелось бы посмотреть на конкретные итоги перевода. Для своего анализа я выбрал стих по втором антифоне на литургии («Единородный Сыне») и Херувимскую песнь. Безусловно, переводы выполнены адекватно, хорошо воспринимаются и, что очень важно, вполне пригодны для распева. Возможны, однако, и некоторые сомнения, в том числе богословского свойства. «Закон богослужения - закон веры», и песнопения, в том числе на русском, должны сохранять, не уменьшая и не увеличивая, то же богословское наполнение, что и греческие и славянские исходные тексты. Так, стоило ли в «Иже херувимы» заменять понятное «тайно» (значит: мистически) на неуместное «в таинстве»? Ведь термин таинство отсылает не к мистической тайне, а к сакраменту, который в данном случае совсем не имеется в виду. Подобным образом можно подвергнуть сомнению переводы «изображая» вместо «образующе» (теряется иконичность), «воспевая» вместо «припевающе» (исчезло подключение земных к хорам небесных), «стражей» вместо «чинми» (утрачивается представление об ангельской иерархии) и «сопровождаемого» вместо «дориносима» (устраняется очевидный жест ношения св. Чаши). А вот оставленную на месте славянскую лексему «попечение» следовало бы заменить, поскольку в русском она изменила не только значение, но и узус. Я сопоставил Херувимскую в рассматриваемой сейчас книге с другими имеющимися многочисленными переводами (Антонина Грановского, А. Тимрота, И. Дмитревского, В. Успенского, В. Шолоха, П. Городцева, Н. Нахимова, В. Адаменко и др.) и могу сказать, что опыт предшественников учтен лишь отчасти и, к сожалению, не синтезирован.
В целом же, конечно, новый текст вполне приемлем, как и прежние переводы. Вразумительность достигается за счет движения к простоте, а отличительная черта православного богослужения - это, напротив, сложность. Вот почему упрощающий перевод не может достигнуть того, чтобы текст воспринимался по замыслу адресанта. Каков бы ни был блестящий перевод, - а я не устаю повторять, что перед нами добротнейшее произведение словесности и богословия, - все-таки без предварительной подготовки адресата к восприятию текста действительно обойтись невозможно. Старый императив литургического богословия не устарел: не опускайте песнопение до разумения адресата, а поднимайте последнего до уровня тропаря или стихиры. Контекст не поможет, нужна опережающая семантизация конденсированного затекста.
Поздравляю Вас, о. Георгий, поздравляю Ваших коллег, с тем, что замечательный, подвижнический труд увидел свет Божий. Теперь начинается период его рецепции, а она принесет, как всегда бывает, не только «славы дань», но и «кривые толки, шум и брань». Лишь бы только замалчивания не было!
Фото Анатолия Мозгова
Нам предложен текст, на котором можно обсуждать особенности и принципы перевода богослужения
Из выступления А.Г. Кравецкого
Появление серии «Православное богослужение», несомненно, является событием не только в жизни РПЦ, но и шире - в культурной жизни России. На мой взгляд, значимость этого издания даже не в качестве переводов, которые, на мой взгляд, все-таки сильно уступают церковно-славянскому тексту, а в том, что в России создан прецедент экспериментальных изданий богослужебных текстов. Перед нами книги, позволяющие читателю оценить подготовленную переводческой комиссией версию богослужебного текста, дающие возможность сравнить ее с привычной церковно-славянской версией и оценить уместность предложенных отличий. Очень важно, что издатели, прибегая к графическим выделениям, показывают читателям наиболее существенные отличия предложенной ими версии от привычной. В тексте явно не хватает, во всяком случае, для меня, подстрочных примечаний, поясняющих то или иное решение составителей сборника. Это очень облегчило бы чтение. Очень удачной кажется идея включения в состав сборника стандартного славянского текста, что дает возможность сравнивать. Конечно, было бы намного удобнее, если бы стандартный текст и предлагаемая переводчиками русская версия печатались бы в две колонки. Все-таки сравнивать всегда легче, когда текст рядом.
Теперь, собственно, о тексте. При чтении создается впечатление, что переводчики никак не могут решить, что им делать со славянизмами. В одних случаях они «переводят» тексты, имеющие общекультурное значение и понятные носителям русского языка, а в других оставляют славянизмы, которые в русском тексте выглядят очень странно. Примеров спорного балансирования между русскими и церковнославянскими конструкциями можно привести очень много.
Наличие замечаний (их можно привести довольно много) является свидетельством того, что серия «Православное богослужение» уже выполняет свою задачу. Нам предложен текст, на котором можно обсуждать особенности и принципы перевода богослужения на русский язык. Понятно, что эта дискуссия будет идти, собственно, ради этого издание и делалось. И хочется надеяться, что созданный прецедент издания альтернативных версий богослужебного текста будет иметь продолжение.
Путь исправления славянского текста кажется мне более перспективным, чем литургические переводы на русский язык. И в качестве союзников мне здесь хочется привлечь высказывания, используемые в качестве эпиграфов к вышедшим томам серии. И святитель Феофан Затворник, призывающий к новому упрощенному переводу церковных богослужебных книг и святитель Афанасий (Сахаров), выступавший за исправление славянских книг, а не их перевод, и святитель Агафангел (Преображенский) имели в виду литургическое использование церковно-славянского языка, а не русского. Хочется надеяться, что издание различных вариантов богослужебных текстов, их обсуждение, в конце концов, помогут решить проблему сознательного участия верующих в богослужении. И нам остается только поблагодарить издателей за титанический труд, предпринятый ими
Фото Анатолия Мозгова
Вопрос в том, как преодолеть раздвоенность нашей собственной церковной жизни
Из выступления А.В. Колымагиной
Я хотела бы говорить не в жанре главного редактора, а как простой верующий человек, который живет в церкви вот уже больше двадцати пяти лет и который долго жил в стихии именно церковнославянской, прежде чем пришёл в братство. Очень многие выступления, прежде всего то, о чём сейчас говорила Анна Ильинична, наводят на мысль, что собственно сама ситуация перевода ставит вопрос не только к тексту. Она ставит вопрос к нашей церковной жизни. Если мы говорим о том, возможно ли для человека понять этот текст, то это вопрос о том, а кто вообще может всерьёз участвовать в литургии верных. Ведь если мы предполагаем, что это может делать любой человек, зашедший с улицы, то мы таким образом разрываем ткань церковной жизни. Такого не может быть в нормальном случае. Если мы говорим о том, что невозможен русский литургический язык, потому что сегодняшняя наша жизнь раздвоена, то это вопрос не к какому-то гению, который придёт и даст нам перевод, а к нам самим, к нашей собственной жизни, к тому, чтобы мы эту раздвоенность старались преодолеть. Необходим общий подвиг церковных людей, которые будут стараться это сделать. Из этого подвига только и может родиться такой язык. Он не может родиться извне, без возрождения полноты жизни церкви, без восстановления в ней живых связей.
Эти вопросы встают, когда мы всерьёз читаем слова, которыми молимся на литургии. Однажды мы обсуждали в нашей общине литургические тексты, и вдруг в первый раз одна из сестёр поняла, что в конце каждой ектеньи мы говорим о том, что мы друг друга и всю жизнь нашу Христу Богу предадим. И она сказала: «Что ж, получается, мы всё время говорим неправду, когда молимся? Ведь мы так не живём!» Мне кажется, нам важно задуматься над этим, чтобы, действительно, молитва не расходилась с жизнью. Когда мы говорим очень красивые церковнославянские слова, в том числе и про «весь живот наш», это редко вызывает шоковое состояние от того, что мы говорим неправду. Важно, чтобы мы это понимали и пытались эту неправду преодолеть. Мне кажется, в этом главное.
Фото Анастасии Наконечной
Мы живем совершенно разорванно, поэтому сегодня не может быть церковного языка - а он требуется
Из выступления А.И. Шмаиной-Великановой
Как мы поступаем, если нам хочется думать и об авторе, и о читателе? Мы сопровождаем перевод, который есть служение автору, комментарием, который есть служение читателю. Когда речь идет о слушателе, об участнике литургии, то дело осложняется тем, что он не знает, куда смотреть, и комментированное издание держать тяжелее. Между тем ему тоже нужны какие-то разъяснения. Нельзя представлять дело так, будто одни люди - почтенные, ученые - сидят, читают литургические тексты, и им нужны разъяснения, а другие просто ходят на литургию, и им ничего не нужно. Можно, мне кажется, найти какую-то меру, например, часть комментариев, которые были убраны «в стол», вернуть читателю - например, в виде приложения, которое кто хочет - смотрит, кто хочет - не смотрит.
Есть другие моменты, которые, как мне кажется, мы все понимаем, но которые остаются от этого не менее трагичными. Конечно, славянский перевод всегда лучше. Во всех случаях жизни та культура, сколько б мы ни старались, для нас недостижима. Это касается и славянского перевода Псалтири, и славянского перевода панихиды. Почему? Потому что это был язык книжный, но сплошной. Это язык, в котором не было противоречий между представлениями о том, что мир имеет форму чемодана, о том, что душа отделяется от тела и путешествует по семи небесам и т.д. Было единое цельное мировоззрение, в которое входили физика, философия, география, поэзия и язык того времени, той эпохи. Мы же живем совершенно разорванно. Мы включаем свет и полагаем одну связь причин и следствий, а в церкви руководствуемся другими представлениями о том же самом мире. То, что возможно на литургии, совершенно невозможно дома, и наоборот. Соответственно, и этот перевод невозможен. Никакой перевод невозможен в этой ситуации, потому что как нет церковной поэзии для нас, а есть поэзия хорошая (и потому служащая Церкви) и плохая (о чем бы она ни говорила), как нет церковной географии, где хрустальный купол небес соприкасается с краем земли, а есть география правильная и неправильная, так не может быть и церковного языка - а между тем, он требуется. Это трагическое положение, которое могло бы ввергнуть нас в стремление вообще ничего не делать, а только ждать, пока придет гений, и заодно святой, с большим количеством гениев и святых поменьше, который эту ситуацию переменит.
Но есть и еще одно обстоятельство, которое представляется мне очевидным. Это обстоятельство состоит в том, что как бы ни был прекрасен и удивителен тот, предыдущий этап - его нет. Хорошее подтверждение этому - то, что даже святители XIXв. писали молитвы по-русски. Церковнославянский язык ни на что больше не способен, он относится к тому этапу культуры, о котором мы говорили, а перевод не то, что нужен - он есть, он неизбежен. Потому что Христос не умирает, Церковь не умирает, а культурные формы умирают, и они умерли. Поэтому неизбежно будут и другие переводы, так же как будет и новое литургическое творчество.
Фото Дмитрия Писарева
Перевод богослужения на русский язык - это больше чем просто перевод
Из выступления М.Г. Селезнева*
Я не собирался сегодня ничего говорить публично, поскольку замечания, которые у меня возникали при чтении этой книги, связаны с вопросами сугубо филологическими, с отдельными словами, деталями... Выносить их на общее обсуждение мне кажется бессмысленным.
Но после выступления Анны Ильиничны, отчасти в продолжение этого выступления, мне захотелось как-то отозваться на ее слова. Анна Ильинична говорила о том, что наша ситуация трагична, ибо мы видим мир не так, как люди той эпохи, когда создавались основополагающие тексты нашей традиции. Но я думаю, наша ситуация, если сравнивать ее, скажем с XIX веком, не трагическая, а дающая надежду. Потому что мы осознаем этот разрыв, в то время как перед нами было очень много поколений, которые его не осознавали. Их ситуация была, по сравнению с нашей, трагичнее. Ведь осознание проблемы дает шанс преодолеть ее.
В ходе моей работы над переводом библейских текстов я отчетливо понял, что осмысленный их перевод на язык современного человека - осмысленный с точки зрения христианина - не может идти в отрыве от нового осознания всей христианской традиции. Нельзя одновременно писать текст на современном языке и притворяться, что после Средневековья нет и не может быть ничего ценного. Иначе получится та самая раздвоенность, о котором говорила Анна Ильинична: «Здесь ты делаешь вид, что земля имеет форму чемодана, а тут делаешь вид, что земля имеет форму шара». Точно так же и перевод богослужения на русский язык - это больше чем просто перевод.
Конечно мне, как филологу, хочется, чтобы как можно больше внимания было обращено на филологический аспект работы. Когда люди строят храм, то понятно, что они создают нечто большее, чем просто здание. Но если они при этом не будут обращать внимания на такие простые вещи, как сопротивление материалов, кривизна арок и прочее, то ничего хорошего у них не получится. То же самое здесь: такие простые вещи, как кропотливый филологический анализ переводимого текста и филологический контроль за качеством перевода совершенно необходимы.
Но еще важнее ощущение того, что переводим ли мы Писание, переводим ли мы Литургию, мы делаем нечто большее, чем просто филологически грамотный перевод текста - это наш вклад в то, как будут понимать христианство люди XXI века.
----------
* Главный редактор Российского Библейского общества и переводчик Библии.
Фото Евгения Фоминых
КИФА №6(80) май 2008 года